Формальных признаков много. Во-первых, изменяемость
и не только по лицам и числам, но и по временам, наклонениям,
видам и другим глагольным категориям.13 Между прочим,
попытка некоторых русских грамматистов последнего времени
представить инфинитив как особую от глагола «часть речи»,
конечно, абсолютно неудачна, противоречива естественному
языковому чутью, для которого идти и иду являются формами
одного и того же слова.14 Эта странная аберрация научного
мышления произошла из того же понимания «частей речи»
как результатов классификации, которое свойственно было
старой грамматике, с переменой лишь principium divisionis,
и возможна была лишь потому, что люди на минуту забыли,
что форма и значение неразрывно связаны друг с другом:
нельзя говорить о знаке, не констатируя, что он что-то
13 Признание категории лица наиболее характерной для глаголов
(отсюда определение глаголов как «слов спрягаемых»)) в общем верно и
психологически понятно, так как выводится из значения глагольной
категории: «действие», по нашим привычным представлениям, должно
иметь своего субъекта. Однако факты показывают, что это не всегда бы-
вает так: моросит, смеркается и т. п. не имеют формы лица,* однако
являются глаголами, так как дело решается не одним каким-либо призна-
ком, а всей совокупностью морфологических, синтаксических и семан-
тических данных.
14 Под «формами» слова» в языковедении обыкновенно понимают
материально разные слова, обозначающие или разные оттенки
одного и того же понятия, или одно и то же понятие в разных
его функциях. Поэтому, как известно, даже такие слова, как /его,
tuli, latum, считаются формами одного слова. С другой стороны, такие
слова, как писать и писатель, не являются формами одного слова, так как
одно обозначает действие, а другое - человека, обладающего определен-
ными признаками. Даже такие слова, как худой, худоба, не считаются
нами за одно и то же слово. Зато такие слова, как худой и худо, мы очень
склонны считать формами одного слова, и только одинаковость функций
слова типа худо со словами вроде вкось, наизусть и т. д. и отсутствие
параллельных этим последним прилагательных создают особую катего-
рию наречий и до некоторой степени отделяют худо от худой. Конечно,
как и всегда в языке, есть случаи неясные, колеблющиеся. Так, будет ли
столик формой слова стол? Это не так уж ясно, хотя в языковедении
обыкновенно говорят об уменьшительных формах суще-
ствительных. Предобрый, конечно, будет формой слова добрый, сделать
будет формой слова делать, но добежать едва ли будет формой слова
бежать, так как самое действие представляется, как будто различным
в этих случаях. Ср. Abweichungsnamen и Übereinstimmungsnamen
у О. Dittrich [в] «Die Probleme der Sprachpsychologie», 1913.
В истории языков наблюдаются тоже передвижения в системах форм од-
ного слова. Так, образования на -л-, бывшие когда-то именами лица дей-
ствующего, вошли в систему форм славянского глагола, сделались прича-
стиями, а теперь функционируют как формы прошедшего времени в системе
глагола (захудал); эти же причастия в полной форме снова оторвались
от системы глагола и стали прилагательными (захудалый). Процесс втяги-
вания отглагольного имени существительного в систему глагола, проис-
ходящий на наших глазах, нарисован у меня в книге «Восточнолужицкое
наречие», [т. I. Пгр.,] 1915, стр. 137.

Л. В. ЩЕРБА. ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ЕГО ЖИЗНИ И НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА

Л. Р. Зиндер и М. И. Матусевич

Л. В. Щерба родился 20 февраля (5 марта) 1880 г. в семье инженера-технолога. В 1898 г., по окончании гимназии в Киеве, где тогда жили его родители, Лев Владимирович поступает на естественный факультет Киевского университета, но уже в следующем году переходит на историко-филологический факультет С.-Петербургского университета, чтобы посвятить себя в дальнейшем преподаванию русского языка и литературы, о чем мечтал с юношеских лет (так он писал в одной из автобиографий). В 1903 г. Л. В. Щерба кончает университет и И. А. Бодуэн де Куртенэ, под руководством которого он занимался, оставляет его при кафедре сравнительной грамматики и санскрита. После сдачи магистерских экзаменов в 1906 г. Л. В. получает командировку за границу и едет в Лейпциг, а затем в Северную Италию, где самостоятельно изучает в деревне живые тосканские диалекты. Затем во время осенних каникул 1907 и 1908 гг. едет в лужицкую языковую область и по совету И. А. Бодуэна де Куртенэ занимается изучением мужаковского диалекта лужицкого языка, являющегося таким образцом, в котором выявляется взаимное влияние немецкого и лужицкого. В конце 1907 г. и в 1908 г. Л. В. живет в Париже и работает в лаборатории экспериментальной фонетики Ж. П. Руссло, изучая фонетику ряда языков и экспериментальные методы исследования. Одновременно с этим он накапливает экспериментальный материал и по фонетике русского языка для своей магистерской диссертации.

В 1909 г. Л. В. возвращается в Петербург, избирается приват-доцентом Петербургского университета и одновременно становится хранителем кабинета экспериментальной фонетики (ныне лаборатория имени Л. П. Щербы), основанного еще в 1899 г. профессором С. К. Буличем, но находившегося в запущенном состоянии. Л. В. вкладывает всю свою энергию и знания в развитие кабинета и добивается значительной дотации на приобретение необходимой аппаратуры и книг. С тех пор и до конца своей жизни, в течение тридцати с лишним лет, Л. В. неустанно развивает работу лаборатории, являвшейся его любимым детищем.

Годы с 1909 по 1916 были очень плодотворными в научной деятельности Л. В. Щербы. В 1912 г. он публикует и защищает магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественном отношении», а в 1915 г. - докторскую «Восточнолужицкое наречие». В 1916 г. он избирается профессором Петроградского университета и находится в этой должности до эвакуации из Ленинграда в 1941 г. В этот период Л. В. участвует и в работе других учебных и научных учреждений, где он занимается организационной, педагогической и научной деятельностью, как-то: на курсах иностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, в Петербургском учительском институте, на Бестужевских женских курсах, в Институте живого слова, в Институте истории искусств и др.

Начиная с молодых лет Л. В. стремится соединить свои теоретические изыскания с практикой в разных ее аспектах, применить их для развития культурного строительства в нашей стране. Так, уже в 1914 г. он заботится о развитии языковой культуры студентов университета и организует кружок по изучению русского языка (среди участников его были С. Г. Бархударов, Ю. Н. Тынянов и др.), руководителем которого он был в течение нескольких лет. Л. В. был связан также и со школой, сначала в качестве председателя педагогического совета, а после революции - директора 1-й единой трудовой школы Петроградского района. Как пишет в биографии Л. В. его сын, «Лев Владимирович сознательно берет на себя административные обязанности. . .: он ищет верных и широких возможностей влиять на организацию преподавания, на его характер». Это стремление его быть полезным в развитии образования прежде всего в средней, а затем и в высшей школе лежит в деятельности Л. В. в течение всей его жизни.

Особо следует упомянуть деятельность Л. В. в 20-х годах в качестве организатора и руководителя различных курсов иностранных языков (фонетический институт практического изучения языков и др.). Л. В. предполагал организовать в этом институте наряду с преподаванием разных других языков (западноевропейских и восточных) также и преподавание русского языка для нерусских. Л. В. вводит там преподавание иностранных языков по фонетическому методу и разрабатывает свою оригинальную систему.

Начиная с 20-х годов Л. В. является бессменным председателем Лингвистического общества (естественного продолжения лингвистического отделения Неофилологического общества) и группирует вокруг себя лингвистов разнообразных специальностей. С 1923 по 1928 г. под редакцией Л. В. выходит четыре выпуска сборника «Русская речь», задачей которого была популяризация лингвистики. В них принимали участие как ученые старшего поколения, например Д. Н. Ушаков, В. И. Чернышев и др., так и молодые, например С. Г. Бархударов, С. И. Бернштейн, В. В. Виноградов, Б. А. Ларин и др.

В 1924 г. Л. В. избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, и с этого времени начинается его плодотворная деятельность в области теории составления словарей (см. ниже, стр. 16), завершающаяся в 1940 г. написанием труда .

Около 1930 г. Л. В. занялся пересмотром своих общелингвистических положений, и результатом этого явилась статья «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», которой он придавал большое значение (подробнее см. ниже, стр. 9).

В 30-е годы Л. В. продолжает заниматься словарной работой, пишет учебное пособие «Фонетика французского языка», но уделяет также большое внимание и исследованию различных вопросов грамматики, по преимуществу синтаксических, русского языка, что привлекало его еще в 20-е годы, когда он читал в Институте живого слова курс синтаксиса русского языка.

Продолжая свою многогранную деятельность и в Ленинградском университете и в Академии наук, Л. В. в то же время уделяет много времени вопросам культурного строительства. С чувством большой ответственности он принимает участие в написании учебников для средней школы, программ, в разработке вопросов орфографии и т. д. Еще в 1921 г. Л. В. активно участвует в строительстве национальных культур Союза ССР, помогает созданию письменности языка коми. А в конце 30-х годов Л. В. привлекают к переводу графики различных языков с латинского на русский алфавит, и он - благодаря своей большой лингвистической эрудиции - дает глубокие, интересные заключения по таким проектам, как например печатающееся здесь впервые по сохранившейся рукописи «Мнение Л. В. Щербы о проекте кабардинского алфавита на основе русской графики».

В конце 30-х годов Л. В. активно участвовал также в создании нормативной грамматики русского языка, подготавливаемой к изданию в АН СССР. Однако Л. В. не успел закончить эту работу из-за эвакуации в начале войны в Нолинск, где он провел два года. Там он сотрудничает в Институте школ, а также в Институте дефектологии и др., эвакуированных из Москвы. В Нолинске же Л. В. пишет «Теорию русского письма», которая осталась незаконченной, затем книгу «Основы методики преподавания иностранных языков» по плану Института школ (он написал только первую половину ее), статьи по методике преподавания языков и др.

В 1943 г. Л. В. переезжает вместе с реэвакуирующимися институтами Наркомпроса в Москву и с головой уходит в научную, педагогическую и организационную деятельность в различных институтах и комитетах.

В сентябре 1943 г. Л. В. избирается действительным членом Академии наук СССР, а в марте 1944 г. - действительным членом вновь созданной Академии педагогических наук СССР, в которой он становится во главе историко-филологического отдела.

Последним начинанием Л. В. была организованная Диалектологической комиссией АН СССР диалектологическая конференция по северно-русским говорам в Вологде. Он был ее председателем и параллельно проводил для ее участников семинар по фонетике.

С августа 1944 г. Л. В. серьезно заболел, хотя первые месяцы еще продолжал работать. 26 декабря 1944 г. он скончался.

Научное творчество Л. В. Щербы было очень разнообразным. Он писал и на общелингвистические темы, в частности общефонетические, и о различных аспектах отдельных языков (главным образом русского), и о звуковом строе языков (русского, французского), и о лексикографии, и о методике преподавания иностранных языков, и о графике и орфографии и т. д.

Охарактеризовать все это в одной небольшой статье, разумеется, невозможно. Поэтому авторы останавливаются только на тех проблемах, которые считают особенно значительными для характеристики Льва Владимировича как ученого-языковеда.

Широта лингвистических интересов, глубина и оригинальность развивавшихся Л. В. Щербой идей выдвинули его в первые ряды советских языковедов. Его общелингвистические взгляды были полное всего изложены им в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» , опубликованной к 1931 г., и в работе «Очередные проблемы языкознания», которую он не успел закончить и которая была напечатана уже после его смерти. Первая была результатом глубокого пересмотра Щербой унаследованной им от Бодуэна психологической трактовки языка и соответствующих методов его изучения. Пересмотр этот заключался не в прямой критике старых взглядов, а в поисках внутренних особенностей, присущих объекту языковедения, которые могли послужить основанием для этих взглядов.

Важнейшим положением, выдвигаемым здесь Щербой, было различение речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. При этом на первом месте стоит речевая деятельность, т. е. процессы говорения и понимания; она возможна благодаря наличию второго аспекта - языковой системы, т. е. словаря и грамматики, которые не даны в непосредственном опыте, «ни в психологическом, ни в физиологическом», а могут выводиться только из языкового материала, т. е. «совокупности всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы». Таким образом, в языковой системе мы имеем «некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизни этой группы». Психофизиологическая речевая организация индивида является лишь проявлением языковой системы. «Но само собой разумеется, - пишет Щерба, - что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом».

Весьма существенным для концепции Щербы является то, что в отличие от Соссюра, рассматривавшего язык и речь как хотя и связанные между собой, но независимые сферы, Щерба говорил об аспектах лишь искусственно разграничиваемого единого целого, «так как очевидно, - писал он, - что языковая система и языковой материал - это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как не менее очевидно, что языковой материал вне процесса понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е. языковой системы) невозможно».

Владение языковой системой позволяет говорящему создавать и понимать тексты хотя и по определенным правилам, «но зачастую самым неожиданным образом». Щерба подчеркивает при этом важность содержательной стороны. При создании текстов действуют, читаем мы, «не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, - правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы. . .» .

«Если бы наш лингвистический опыт, - писал Щерба в другой работе, - не был упорядочен у нас в виде какой-то системы, которую мы и называем грамматикой, то мы были бы просто понимающими попугаями, которые могут повторять, и понимать только слышанное». 9

В статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» Щерба подвергает критике свои старые работы, касающиеся субъективного метода (в частности, метода самонаблюдения). Он настаивает на необходимости эксперимента в лингвистических исследованиях, ванжность которого подчеркивается уже самим названием статьи. Только эксперимент может дать в руки лингвиста «отрицательный языковой материал», который характеризуется Щербой следующим образом: «... в "текстах" лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма важную составную часть "языкового материала" образуют именно неудачные высказывания с отметкой "так не говорят", которые я буду называть "отрицательным языковым материалом". Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно еще не оценена в языкознании, насколько мне известно». 10

Эксперимент, по Щербе, - это самый надежный путь для проникновения в сущность языка, в идиоматичность отдельных языков. Именно признанием преимущества экспериментальных методов, неприменимых при анализе старых текстов, объясняется тот интерес Щербы к исследованию живых языков, который столь для него характерен.

Статья «Очередные проблемы языковедения», частично перекликающаяся с рассмотренной выше статьей «О трояком аспекте языковых явлений», посвящена главным образом выяснению принципов адекватного описания языков, построения грамматик и словарей, которые бы, по словам Щербы, «отвечали языковой действительности и которые были бы свободны от всяких традиционных и формалистических предрассудков». 11 Созданию «действительно хороших описаний» мешает то, что лингвисты находятся под влиянием латинской грамматики, «от которой они лишь с великим трудом и только очень постепенно освобождаются», «и изучаемый язык в той или иной мере воспринимается ими в рамках и категориях родного». 12

Познание структуры человеческого языка, вообще являющейся, как об этом часто говорил Л. В. Щерба, единственным предметом языковедения как науки, требует изучения не только языков культурных народов. «Три типа языков, - читаем мы в той же статье, - нуждаются в первую голову в "беспредрассудочном" изучении. Это, во-первых, языки племен, стоящих на низком уровне развития. . . Во-вторых, требуют пристального изучения языки жестов. . . Третий тип языков, который, по-моему, нуждался бы в пристальном изучении, - это язык всевозможных афатиков». 13 Как и всегда, Щерба отмечал и практическое значение исследования подобных языков.

Большое место занимает в рассматриваемой статье проблема содержания описательной грамматики, в связи с чем стоит разграничение грамматики и лексики, которое, по Щербе, характеризуется следующим образом: «. . . все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда не творимое в момент речи, - лексика. . ., все правила образования слов, форм слов, групп слов и других языковых единств высшего порядка - грамматика». 14 Вместе с тем лексика не представляет собой нечто беспорядочное: напротив, Щерба пишет о «системе лексики» и о «правилах словаря».

Важным моментом в концепции Щербы является, далее, различение активной и пассивной грамматики, которое развивается им особенно подробно в работах по методике преподавания иностранных языков. 15

Широкий отклик получило в нашем языковедении учение Щербы о частях речи. Он считал, что оно должно составлять особый отдел грамматики, который он предлагал назвать «лексические категории». По мысли Щербы, в нем должны найти себе место «не только такие общие категории, как существительные, прилагательные, глаголы», но и «такие категории, как безличность. . . и категория грамматического рода». 16 Такой своеобразный подход к учению о частях речи связан с тем, что Щерба видел в нем не классификацию слов, а объединение их в очень общие категории, определяемое различными, но в первую очередь семантическими факторами.

Л. В. Щерба почти не оставил исследований диахронического характера, но его высказывания по соответствующим проблемам представляют несомненный интерес. Он говорил о том, что язык находится «все время в состоянии лишь более или менее устойчивого, а сплошь и рядом и вовсе неустойчивого равновесия», что «всегда и везде есть факты, которые грызут норму». 17

Вслед за своим учителем Бодуэном де Куртенэ Л. В. Щерба придавал большое значение фактору смешения языков. В своих работах он много раз обращался к проблеме двуязычия. Смешение, по его мнению имеющее социальную природу, лежит и в основе эволюции языков. Он писал: «. . . капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двух общественных групп, а следовательно, и двух языковых систем, иначе - смешение языков»; и далее: «Так как процессы смешения происходят не только между разными языками, по и между разными групповыми языками внутри одного языка, то можно сказать, что процессы эти являются кардинальными и постоянными в жизни языков». 18

Нетрудно увидеть, что ряд изложенных выше идей Л. В. Щербы, как это недавно отмечали О. С. Ахманова и С. Д. Кацнельсон, во многом предвосхитили и основные положения и методы (в их принципиальном аспекте) новейших лингвистических направлений, в частности порождающей грамматики и трансформационного метода Н. Хомского.

В области фонологии Щерба известен как один из создателей теории фонемы. Ему принадлежит первый в истории науки специальный анализ понятия фонемы как словоразличительной и морфеморазличительной единицы, противопоставленной оттенку (варианту) как единице, не обладающей такой дистинк-тивной функцией. Такому анализу было посвящено введение к магистерской диссертации Щербы, опубликованной в 1912 г. под названием «Русские гласные в качественном и количественном отношении». В это время на Западе никто еще не писал о фонеме, а Щерба, хотя иногда и в очень сжатом виде, рассмотрел все важнейшие проблемы фонологии, которые и до сих пор волнуют исследователей.

Щерба начинает анализ понятия фонемы с показа того, что к понятию отдельного звука говорящие приходят только через фонему благодаря ее связи со смысловыми единицами языка. Проблему членения потока речи он считал важнейшей и труднейшей проблемой фонологии до конца своей жизни. В своих лекциях по общей фонетике, читанных им в Ленинградском университете во второй половине 30-х годов, Щерба постоянно возвращался к этой мысли. В записях лекций, сделанных одной из ближайших учениц Льва Владимировича - И. П. Сунцовой, - имеются такие строки: «Когда говорят о фонемах, обычно говорят о сравнении фонем друг с другом. Наиболее трудное в вопросе о фонеме то, как мы делим на фонемы»; и далее: «Первый вопрос, связанный с фонемой, это вопрос о делимости звуковых рядов на части». В другой лекции мы читаем: «Надо себе представлять, что реально дано нам в языке: речевой поток; звуков речи нет. Вот делится на в, о, т, т. е. на элементы в результате анализа. Звуки получаются в результате анализа потока». В опубликованном уже после смерти Щербы введении к академической «Грамматике русского языка» он писал: «. . . ничто не отделяет один звук от другого, с ним в речи соседящего. . . Однако поскольку отдельные звуки речи служат для различения смысла слов. . . и поскольку отдельные звуки могут иметь самостоятельное значение. . . постольку справедливо будет все же сказать, что всякая речь распадается на отдельные звуки или состоит из отдельных звуков. . . Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство». 20

В «Русских гласных. . .» Щерба остановился и на вопросе о неделимости фонемы. Поводом для этого ему послужили наблюдения над акустическим характером отдельных гласных, в частности гласного а из слова ад. Хотя Лев Владимирович пользовался с нашей современной точки зрения примитивнейшими приборами, ему удалось показать, что этот гласный состоит из шести следующих друг за другом и различающихся в акустическом отношении элементов. И если тем не менее для русского языка и для его носителей этот гласный продставляет собой одну единицу, одну фонему, то только потому, что со смысловой точки зрения подобные звуковые единицы никогда не членятся в русском языке.

Н. С. Трубецкой в «Основах фонологии» (М., 1960) тоже начинает фонологический анализ с вопроса о разложении сложных фонологических единиц на далее неделимые единицы - фонемы (при этом он цитирует соответствующее определение фонемы Щербы).

Однако вследствие того, что в качестве фактора, обусловливающего членение, Трубецкой принимал противопоставление, т. е. тот же фактор, который, по его мнению, действует при парадигматической идентификации фонемы, его последователи и не заметили чисто лингвистического характера проблемы сегментации речи и не уделили ей достаточного внимания. Более того, можно сказать, что в фонологии фактически считалось, что сегментация речи задана ее артикуляторно-акустическими характеристиками.

Ставшие широко известными в последние годы результаты электроакустических исследований полностью подтвердили наблюдения Щербы и сделали очевидным, что сегментация на отдельные звуки по физическим или физиологическим признакам невозможна, что членение на фонемы - это результат лингвистического членения. Благодаря этому более чем через полвека после Щербы проблема сегментации стала привлекать к себе пристальное внимание фонологов. Достаточно сказать, что на 8-м Международном фонетическом конгрессе, состоявшемся в 1971 г. в Монреале, этой проблеме были посвящены не только два доклада, представленные советскими фонологами, но и доклад главного редактора международного журнала «Phonetica» г. Пильха.

Большое значение имела для дальнейшего развития теории фонемы отчетливая формулировка различия между понятиями фонемы и оттенка, основывающегося на чисто функциональном критерии, чем подчеркивалось, что единство оттенков одной фонемы обусловлено не их фонетическим сходством, а невозможностью различать слова и формы слов в данном языке. В этой связи хотелось бы отметить, что Щерба, очевидно, понимал, что это не легко будет принять его читателю. Ведь А. И. Томсон, выдающийся русский фонетик начала XX в., утверждал, что разные по характеру к потому осознаются как один и тот же согласный, что они более сходны между собой, чем с т или любым другим согласным. Поэтому Щерба не ограничивается ставшим впоследствии хрестоматийным примером с двумя е в русском и французском языках, а приводит еще семь примеров, которые показывают, что одно и то же звуковое различие может иметь в разных языках разное фонологическое значение. 21

Впоследствии, когда Щерба прочел в «Руководстве к фонологическим описаниям» Трубецкого следующее правило: «Если два акустически или артикуляторно родственные между собой звука какого-нибудь языка никогда не встречаются в одном и том же звуковом окружении, то они являются комбинаторными вариантами одной фонемы», - он подчеркнул слово «родственные» и написал на полях: «плохо!». Сам Щерба считал, что не акустическое сходство, а чередование в пределах одной морфемы объединяет два звука, находящихся в отношении дополнительной дистрибуции, в одну фонему. 22

Нужно, кроме того, подчеркнуть, что Щерба считал основной функцией фонемы не различительную способность, а хотя бы потенциальную возможность быть связанной со смыслом. Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства: 1) определение фонемы в «Русских гласных. . .», которое гласит: «Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова»; 2) следующие слова из «Очередных проблем. . .»: «В языке утилизируются звуки не просто как физические или физиологические явления, а как элементы языка, имеющие или по крайней мере могущие иметь значение»; 3) формулировка, которую мы находим во введении к «Грамматике русского языка»: «Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство».

Нельзя не отметить того, что и в нашей лингвистике, не говоря уже о зарубежной, до сих пор не оценена по достоинству последовательно лингвистическая трактовка фонемы, как она предстает перед нами в теории фонемы Щербы. А вместе с тем она остается и сейчас единственной теорией, которая ни при синтагматической, ни при парадигматической идентификации фонемы никогда не отступает от лингвистических критериев.

Заканчивая рассмотрение основных фонологических идей Л. В. Щербы, хочется вспомнить и то немногое, что можно найти у него относительно диахронической фонологии. В «Русских гласных. . .» им было высказано такое положение: «Вообще говоря, фонетическая история языка, в известной части, сводится, с одной стороны, к исчезновению из сознания некоторых фонетических различий, к исчезновению одних фонем, а с другой стороны, к осознаванию некоторых оттенков, к появлению других новых фонем»

В 1924 г. Лев Владимирович избирается членом-корреспондентом АН СССР и входит в состав словарной комиссии сначала как научный сотрудник первого разряда, а затем как товарищ председателя комиссии. К этому времени относится начало его лексикографических штудий, чему Л. В. отдается с увлечением и что станет отныне одной из его любимых тем. Как и всегда, Л. В. подводит теоретическую базу под свою практическую работу над словарями, сначала русским нормативным (академическим), так как он разрабатывает в качестве сотрудника словаря АН его часть (от и до идеализироваться ), а затем и русско-французским переводным словарем. Свои постоянные размышления на эту тему он изложил в статье «Опыт общей теории лексикографии» , являющейся плодом его интенсивной - как практической, так и теоретической - работы по лексикографии. Это объединение практики и теории является характерным для научной деятельности Л. В. Щербы. Как говорит К. С. Истрина в статье «Л. В. Щерба как лексикограф и лексиколог», «практическая по общему своему характеру работа перерастает в научную работу, выдвигающую широкие научные проблемы и устанавливающую опорные теоретические положения, на которых она строится».

Главная мысль, лежащая в основе этой деятельности, - детальное изучение, «глубокая продуманность соотноше-н и и, которые определялись для него той внутренней сущностью, той идеей основного значения, из которой развивались подчас многообразные и тонкие оттенки, которая служила основой образа. Поиски и установление линии развития каждого отдельного значения, приводящего к переносному и образному употреблению слова, составляли сущность работы. . .».

Руководствуясь этой мыслью, Л. В. Щерба и писал свои статьи в русском академическом словаре, которые здесь невозможно дать; интересующиеся могут их посмотреть в соответственном выпуске словаря. 26

Теми же принципами руководствовался Щерба и при написании русско-французского словаря. 27 Многогранная семантическая структура слова особенно ярко видна при сравнении двух разных языков, так как в результате их различного исторического развития она почти никогда в них не совпадает. В этом словаре Щерба чрезвычайно тщательно разрабатывал систему значений и их оттенков в русских словах и пытался подобрать к ним соответственные французские переводы. В предисловии к словарю (см. стр. 304–312 этой книги) есть много убедительных, ярких примеров, показывающих несоответствие русских и французских понятий, выражаемых словами.

Попутно хотелось бы отметить роль примеров, которые Л. В. считал наиболее прямым средством для понимания его мысли. Почти каждое русское мало-мальски семантически сложное слово подвергалось Щербой пересмотру, устанавливалось его основное значение и различного рода ответвления, а затем проводился так называемый эксперимент, как говорил Щерба, т. е. перебирались всевозможные русские контексты и их переводы на французский язык. В результате этой интересной, но очень кропотливой работы появлялись словарные статьи с различными семантическими подразделениями слов в русском языке и их французскими переводами со стилистическими и другими пометами. Особенно тщательно Щерба пересматривал русские предлоги и союзы, их значения и подбирал соответственные переводы.

Известный французский славист и русист Люсьен Теньер, ознакомившийся со словарем еще в процессе работы над ним, сказал в своей статье (опубликованной значительно позже), что «словарь совершенно освободился от влияния традиций. . . и вполне заслуживает названия "современного"».

Из этого несомненно не вытекает, что словарь не имеет пробелов, не вполне удачных переводов и т.д. Его дальнейшее совершенствование и явилось задачей следующих изданий.

Как уже было сказано, Щерба на основе практической работы над словарями (а точнее - параллельно с ней) построил и теорию лексикографии, которую он излагал сначала в докладе прочитанном на заседании Отделения литературы и языка АН СССР в 1939 г., а затем развил в уже упомянутой статье «Опыт общей теории лексикографии» .

Щерба разбирает основные типы словарей, различные противоположеиия их. Особенно любопытны его рассуждения о противоположении словаря-справочника и нормативного (или академического). Нормативный словарь, по его мысли, должен с чисто лингвистической точки зрения «иметь своим предметом реальную лингвистическую действительность - единую лексическую систему данного языка». И дальше:

«... хороший нормативный словарь не придумывает нормы, а описывает ту, которая существует в языке, и уже ни в коем случае не должен ломать эту последнюю». Это чрезвычайно существенно в том случае, если норма допускает два способа выражения. «Нормативный словарь поступил бы в высшей стопени неосторожно, если бы забраковал один из них, руководствуясь чистейшим произволом или личным вкусом редактора». 30 И еще: «. . . нормализаторская роль нормативного словаря (состоит) в поддержании всех живых норм языка, особенно стилистических. . ., в поддержании новых созревших норм. . .». 31 «Словарь-справочник в конечном счете всегда будет собранием слов, так или иначе отобранных, которое само по себе никогда не является каким-то единым фактом реальной лингвистической действительности, а лишь более или менее произвольным вырезом из нее». 32

Интересна также идея Щербы о создании толковых иностранных словарей на родном языке лиц, пользующихся ими. Эту мысль он развил в противоположении пятом: толковый словарь - переводный словарь. 33 Как говорил Щерба: «Толковые словари предназначены в первую очередь для носителей данного языка. Переводный же словарь возникает из потребности понимать тексты на чужом языке». 34 Однако принципиальным недостатком этих последних является предположение об адекватности систем понятий любой пары языков, тогда как это совершенно не соответствует действительности. Многие примеры из хорошего переводного французско-русского словаря и словарей других языков, приводимые Щербой как в этой статье, так и в его предисловии к русско-французскому словарю, хорошо это показывают. Для того чтобы избежать этой опасности, необходимо, по его мысли, создать новый тип толкового, например французского, словаря на русском языке. В его основу можно было бы положить, как думал Щерба, хотя бы французский словарь Ларусса, толкования которого следовало бы перевести на русский язык. По мысли Л. В., для каждой пары языков должно быть четыре словаря: так, например, для французского и русского - два толковых (один для русского читателя и один для французского) и два переводных, также один для русского и один для француза. Однако этот замысел Л. В., очень трудный в осуществлении, так и остался невыполненным.

Остались ненаписанными и задуманные Щербой лексикологические этюды этой статьи, очень интересные, теснейшим образом связанные также с лексикографией; о них он бегло упоминает в сноске: «Дальнейшие этюды предполагается посвятить природе слова, его значению и употреблению; его связям с другими словами того же языка, благодаря которым лексика каждого языка в каждый данный момент времени представляет собою определенную систему, и, наконец, построению словарной статьи в связи с семантическим, грамматическим и стилистическим анализом слова». 35

Интерес Щербы к методике преподавания зародился еще в начале его научной деятельности. В связи со своей педагогической работой он начал заниматься вопросами преподавания русского языка, но вскоре его внимание привлекает также методика преподавания иностранных языков: говорящие машины (его статья 1914 г.), разные стили произношения, что играет в преподавании важную роль (статья 1915 г.), и т. д. Занимается он и отличиями французской звуковой системы от русской и пишет об этом в 1916 г. статью, послужившую как бы зародышем его «Фонетики французского языка». В 1926 г. .появляется его статья «Об общеобразовательном значении иностранных языков», вышедшая в журнале «Вопросы педагогики» (1926, вып. I), где находим - опять-таки в зародыше - те теоретические идеи Щербы, которые он развивал в дальнейшем в течение всей своей научной жизни. Наконец, в 1929 г. выходит его брошюра «Как надо изучать иностранные языки», где он ставит ряд вопросов, касающихся изучения иностранных языков взрослыми. Здесь, в частности, он развивает (в плане методики) теорию о словарных и строевых элементах языка и о преимущественной важности знания строевых элементов.

В развитии этого интереса Щербы сыграл большую роль и его учитель И. А. Бодуэн де Куртенэ, хотя и не оставивший ничего специально касающегося методики преподавания иностранных языков, но питавший глубокий интерес к живому языку, который побуждал его, как говорит Л. В., «поощрять у своих учеников занятия тем или другим видом приложения своей науки к практике». 37

Важность изучения иностранных языков в средней школе, их общеобразовательное значение, методика преподавания, а также и изучение их взрослыми все больше привлекают внимание Щербы. В 30-е годы он много думает над этими вопросами и пишет ряд статей, 38 в которых высказывает новые, оригинальные мысли. В начале 40-х годов, во время войны, находясь в эвакуации, по плану Института школ Щерба начал писать книгу, являющуюся результатом всех его размышлений над методикой преподавания иностранных языков; это как бы сгусток его методических идей, которые возникали в течение всей его научной и педагогической деятельности - на протяжении тридцати с лишним лет. Он не успел ее закончить, она вышла из печати через три года после его смерти, в 1947 г.

Как лингвист-теоретик, Щерба не разменивался на методические мелочи, на различные приемы, он старался осмыслить методику путем приобщения ее к общему языкознанию, старался заложить в ее базу важнейшие идеи общей лингвистики. Книга эта представляет собой не столько методику преподавания языка в средней школе (хотя и школьный учитель может извлечь из нее для себя много полезного), сколько общие вопросы методики, как и сказано в подзаголовке. Щерба говорит:«В качестве лингвиста-теоретика я трактую методику преподавания иностранных языков как прикладную отрасль общего языковедения и предполагаю вывести все построение обучения иностранному языку из анализа понятия "язык" в его разных аспектах». 39

Основная идея Щербы состоит в том, что при изучении иностранного языка усваивается новая система понятий, «которая является функцией культуры, а эта последняя - категория историческая и находится в связи с состоянием общества и его деятельностью». 40 Эта система понятий, отнюдь не являющаяся неподвижной, усваивается от окружающих через посредство языкового материала (т. е. неупорядоченного лингвистического опыта), «превращающегося, согласно общему положению, в обработанный (т. е. упорядоченный) лингвистический опыт, т. е. в язык». 41 Естественно, что системы понятий в разных языках, поскольку они являются социальной, экономической и культурной функцией общества, не совпадают, это Щерба и показывает на ряде убедительных примеров. Так обстоит дело и в области лексики, и в области грамматики. 42

Овладение языком заключается в усвоении определенных «лексических и грамматических правил» данного языка, хотя и без соответственной технической терминологии. Щерба подчеркивает и доказывает важность различения в грамматике, помимо строевых и знаменательных элементов языка, о чем уже говорилось (см. стр. 19–20), так называемой пассивной грамматики и активной. «Пассивная грамматика изучает функции, значения строевых элементов данного языка, исходя из их формы, т. е. внешней их стороны. Активная грамматика учит употреблению этих форм». 43

Эта чрезвычайно интересная мысль Щербы, хотя и получила отклик в работах по машинному переводу, остается не реализованной до сих пор. Для этого требуется создать целеустремленные пассивные и активные грамматики для каждого языка (что далеко не просто), а также ввести соответствующее разграничение в методику преподавания, обычно смешивающую эти два разных подхода.

Чрезвычайно интересны также мысли Щербы о чистом и смешанном двуязычии, чему он посвятил статью, написанную еще в 1930 г. для узбекского журнала, напечатанную на узбекском языке. Ниже приводится подлинник ее, сохранившийся в рукописи.

В методическом наследии Щербы имеется также и ряд статей по методике преподавания русского языка, например по синтаксису, по орфографии и др. В последний год жизни он читает доклад, рукопись которого, к сожалению, не сохранилась, имеются только тезисы к докладу «Система учебников и учебных пособий по русскому языку в средней школе». 44

Лев Владимирович обладал исключительной способностью проникновения в чужие идеи, причем не только ученых, близких ему по духу, как Бодуэн, но и более далеких по лингвистическому мировоззрению, как Шахматов, или даже совсем чуждых ему, как Фортунатов. Поэтому ему так удались помещенные в настоящем томе четыре очерка: о Бодуэне, Шахматове, Фортунатове и Мейе. Читая эти блестяще написанные очерки, мы открываем для себя важнейшие черты научного облика и своеобразие научных идей столь непохожих друг на друга замечательных языковедов.

В характеристике Бодуэна, пожалуй, самым неожиданным для своего времени, - а для многих, может быть, и сейчас, - было утверждение Щербы, что «"психологизм", который проходит красной нитью через все научно-литературное творчество Б. и который он сам был склонен считать его существенной чертой, с одной стороны, был способом уйти от наивного овеществления языка (выразившегося между прочим в смешении звуков с буквами), а с другой, - реакцией против механического натурализма в языкознании». 46 И действительно, бодуэновская трактовка морфемы, его учение о чередованиях, открытие им явлений «морфологизации» и «семасиологизации» звуковых явлений, «диалектический синхронизм Б.», как его характеризовал Щерба, являются гораздо более глубокими чертами лингвистической теории Бодуэна, чем тезис о психологической сущности языка, носящий скорее декларативный характер.

Гениальность интуиции Шахматова, его огромный «объем сознания» Щерба показывает на примере его анализа форм множественного числа имен существительных мужского рода. «На этом примере, - пишет Щерба, - мне кажется, хорошо видно, как серая однообразная масса фактов под напряженным, одухотворенным взором Алексея Александровича приходит в движение, начинает группироваться, становится в определенные ряды и, наконец, выдает свои тайны». 40

Отдавая должное выдающимся достижениям Фортунатова в области сравнительной грамматики, которые в наше время широко известны, анализируя труды Фортунатова в области сравнительной грамматики индоевропейских языков и отмечая их выдающееся значение, Щерба говорит: «Но если в этой области некоторые крохи фортунатовской мысли все же стали всеобщим достоянием, то гораздо хуже дело обстоит с общими идеями Филиппа Федоровича о языке: они просто никому не известны». 47

Для иллюстрации Щерба указывает на идеи Фортунатова об отношении между языком и диалектом, об отдельном слове и о сложных словах, о форме слов, о классах слов и о словосочетаниях, а также на идеи в области синтаксиса. Все время подчеркивая недооценку Фортунатова современниками, Щерба заканчивает свой очерк следующими словами: «Филипп Федорович был гениальным лингвистом своего времени, и только какие-то внешние обстоятельства помешали ему сделаться одним из вождей мировой науки о языке». 48

Несомненный интерес представляет также характеристика научного наследия Мейе, в котором Щерба больше всего ценил труды по сравнительному языковедению. Заслугой Мейе в этой области, «главным делом его жизни», Щерба считает «возврат сравнительной грамматики к филологии, из которой она и произошла, заполнение той пропасти, которая была вырыта между ними в XIX столетии». 49

Слова Щербы о необходимости «возврата» к филологии становятся вполне понятными в свете его теории троякого аспекта языковых явлений. Предметом филологии является ведь глубокий анализ «языкового материала» как «неупорядоченного лингвистического опыта», 60 из которого выводится «языковая система».

Достоинством трудов Мейе Щерба считает и то, что он свои сравнительно-грамматические штудии связывает с конкретной историей того или иного языка, «что было соединено у Гримма, но что было разъединено в течение всего XIX в.». 51 Ценил Щерба труды Мейе и за их направленность на общелингвистические проблемы, решение которых он считал основной целью всякого языковедческого исследования.

Заканчивая свой очерк о Льве Владимировиче и его научном творчестве, авторы выражают надежду, что он поможет читателям глубже понять те мысли, которые вложены в труды Щербы.

ПРИМЕЧАНИЯ

Внимание! Сноски на тексты Л. В. Щербы в этой статье будут подключаться по мере помещения соответствующих текстов в «Архив петербургской русистики»!

Щерба Лев Владимирович - выдающийся русский лингвист, считающийся основателем Петербургской фонологической школы. Его имя знает каждый филолог. Этого ученого интересовал не только русский литературный язык, но и многие другие, а также их взаимоотношения. Его деятельность способствовала активному развитию лингвистики. Все это - повод познакомиться поближе с таким выдающимся ученым, как Лев Щерба. Биография его представлена в этой статье.

Учеба в гимназии и университете

В 1898 году он окончил киевскую гимназию с золотой медалью, а затем поступил в Киевский университет, на естественный факультет. В следующем году Лев Владимирович перешел в Санкт-Петербургский университет, на историко-филологическое отделение. Здесь он занимался в основном психологией. На 3-м курсе он слушал лекции по введению в языкознание профессора Бодуэна-де-Куртенэ. Он увлекся его подходом к научным вопросам и стал заниматься под руководством этого профессора. Щерба Лев Владимирович на старшем курсе написал сочинение, удостоенное золотой медали. Называется оно "Психический элемент в фонетике". В 1903 году он завершил обучение в университете, и Бодуэн-де-Куртенэ оставил Щербу при кафедре санскрита и сравнительной грамматики.

Командировки за границу

Санкт-Петербургский университет в 1906 году командировал за границу Льва Владимировича. Он провел год в Северной Италии, изучая самостоятельно тосканские диалекты. Затем, в 1907 году, Щерба переехал в Париж. Он познакомился с аппаратурой в лаборатории экспериментальной фонетики, изучил французское и по фонетическому методу и работал самостоятельно над экспериментальным материалом.

Изучение диалекта лужицкого языка

В Германии Лев Владимирович провел 1907 и 1908 года. Он изучал в окрестностях г. Мускау диалект Интерес к этому славянскому языку крестьян вызвал в нем Бодуэн-де-Куртенэ. Изучение его было необходимо для разработки теории смешения языков. Лев Владимирович поселился в окрестности г. Мускау, в деревне, не понимая на изучаемом диалекте ни полслова. Щерба выучил язык, живя в принявшей его семье, участвуя в полевых работах вместе с ней, деля воскресные развлечения. Лев Владимирович оформил собранные материалы в книгу, которая была представлена Щербой на соискание докторской степени. В Праге он провел конец заграничной командировки, изучая чешский язык.

Кабинет экспериментальной фонетики

Щерба Лев Владимирович, возвратившись в Петербург, стал работать в кабинете экспериментальной фонетики, который был основан еще в 1899 году при университете, но находился долгое время в запущенном состоянии. Этот кабинет - любимое детище Щербы. Добившись дотаций, он выписал и построил специальную аппаратуру, постоянно пополнял библиотеку. В течение более 30-ти лет под его руководством здесь непрерывно велись исследования, посвященные фонологическим системам и фонетике языков различных народов Советского Союза. Впервые в России в своей лаборатории Лев Щерба организовал обучение произношению языков Западной Европы. Лев Владимирович в начале 1920 годов создал проект Лингвистического института с привлечением различных специалистов. Для него всегда были ясны связи фонетики со многими другими дисциплинами, такими как физика, психология, физиология, неврология, психиатрия и др.

Чтение лекций, выступления с докладами

Начиная с 1910 года, Лев Щерба читал лекции по введению в такой предмет, как в Психоневрологическом институте, а также вел занятия по фонетике на специальных курсах, предназначенных для учителей глухонемых. В 1929 году в лаборатории для группы логопедов и врачей был организован семинар по экспериментальной фонетике.

Щерба Лев Владимирович несколько раз выступал в Обществе врачей-отоларингологов с докладами. Его связи со специалистами по постановке голоса и дикции, с теоретиками пения и с артистическим миром были не менее живыми. В начале 20-х годов советский лингвист Щерба работал в Институте живого слова. В 1930 годах он выступал с лекциями по русскому языку и фонетике в Русском театральном обществе, а также читал доклад в Ленинградской Государственной консерватории, на вокальном факультете.

Развитие лаборатории

В 1920-1930 годах его лаборатория стала первоклассным научно-исследовательским учреждением. В ней было установлено новое оборудование, состав ее сотрудников постепенно увеличивался, расширялся круг ее работ. Сюда начали съезжаться исследователи со всех концов страны, в основном из национальных республик.

Период с 1909 по 1916 г.

С 1909 по 1916 г. - очень плодотворный период жизни Щербы в научном отношении. Он написал за эти 6 лет 2 книги и защитил их, став сначала магистром, а затем и доктором. Кроме того, Лев Владимирович вел семинары по языковедению, старославянскому и русскому языку, по экспериментальной фонетике. Он проводил занятия по сравнительной грамматике индоевропейских языков, каждый год строя свой курс на материале нового языка.

Доктор Лев Щерба с 1914 года руководил студенческим кружком, в котором изучался живой русский язык. Активными его участниками были: С. Г. Бархударов, С. А. Еремин, С. М. Бонди, Ю. Н. Тынянов.

В это же время Лев Владимирович стал исполнять административные обязанности в нескольких учебных учреждениях. Щерба искал возможности изменить организацию преподавания, поднять его до уровня последних достижений науки. Лев Владимирович неуклонно боролся с рутиной и формализмом в педагогической деятельности, и никогда не поступался своими идеалами. Например, в 1913 году он ушел из Санкт-Петербургского учительского института, поскольку теперь в нем главным для преподавателя стало не сообщение знаний, а исполнение чиновничьих правил, которые вытесняли науку и препятствовали самодеятельности учащихся.

1920 годы

В 1920 годах важнейшим его достижением стала разработка фонетического метода преподавания иностранного языка, а также распространение этого метода. Особое внимание Щерба уделял правильности и чистоте произношения. При этом все фонетические явления языка имели научное освещение и усваивались учащимися сознательно. Важное место в преподавательской деятельности Щербы занимает слушание пластинок с иностранными текстами. Все обучение, в идеале, должно быть построено на этом методе, как считал Щерба. Следует подобрать пластинки в определенной системе. Не случайно Лев Владимирович столько внимания уделял звуковой стороне языка. Он считал, что полное понимание речи на иностранном языке тесно связано с правильным воспроизведением звуковой формы, вплоть до интонаций. Эта идея - часть общей лингвистической концепции Щербы, который полагал, что устная форма языка является самой существенной для него как средства общения.

Лев Владимирович в 1924 году был избран во Всесоюзную Академию наук в качестве ее члена-корреспондента. Тогда же он начал работу в Словарной комиссии. Ее задачей стало издание словаря русского языка, попытку создания которого предпринял еще А. А. Шахматов. У Льва Владимировича в результате этой работы появились собственные идеи в сфере лексикографии. Работу над составлением словаря он осуществлял во второй половине 1920 годов, стремясь применить теоретические построения на практике.

Пособия по французскому языку

Лев Щерба в 1930 году начал составлять также русско-французский словарь. Он создал теорию дифференциальной лексикографии, которая была изложена вкратце в предисловии ко 2-му изданию книги, которая была результатом работ Щербы в течение десяти лет. Это не только одно из лучших пособий по французскому языку времен Советского Союза. Система и принципы этой книги были положены в основу работ над подобными словарями.

Однако Лев Владимирович этим не ограничился. В середине 1930 годов он издал еще одно пособие по французскому языку - "Фонетику французского языка". Это итог его двадцатилетней педагогической и исследовательской работой над произношением. Книга построена на сопоставлении с русским произношением французского.

Реорганизация преподавания иностранных языков

Лев Владимирович в 1937 году возглавил общеуниверситетскую кафедру иностранных языков. Щерба реорганизовал их преподавание, внедряя собственную методику чтения и понимания текстов на других языках. С этой целью Щерба вел специальный методический семинар для преподавателей, демонстрируя на латинском материале свои приемы. Брошюра, в которой нашли отражение его идеи, называется "Как надо изучать иностранные языки". Лев Владимирович за 2 года заведывания кафедрой значительно поднял уровень их владения студентов.

Щербу интересовал также и русский литературный язык. Лев Владимирович участвовал в широко развернувшихся в то время работах по урегулированию и стандартизации орфографии и грамматике русского языка. Он стал членом коллегии, которая редактировала школьный учебник Бархударова.

Последние годы жизни

Лев Владимирович в октябре 1941 года эвакуировался в Кировскую область, в г. Молотовск. Он переехал в Москву летом 1943 года, где вернулся к привычному образу жизни, уйдя с головой в педагогическую, научную и организационную деятельность. С августа 1944 года Щерба был серьезно болен, а 26 декабря 1944 года умер Щерба Лев Владимирович.

Вклад в русский язык этого человека был огромным, а работы его актуальны и по сей день. Они считаются классикой. Русская лингвистика, фонология, лексикография, психолингвистика до сих пор опираются на его труды.

И французскому языкам.

Лев Владимирович Щерба
Дата рождения	20 февраля (3 марта)
Место рождения	Игумен , Российская империя
Дата смерти	26 декабря (1944-12-26 ) (64 года)
Место смерти	Москва , СССР
Страна
Научная сфера	лингвистика
Место работы	ЛГУ
Альма-матер	Санкт-Петербургский университет
Учёная степень	доктор филологических наук
Учёное звание	академик АН СССР , действительный член АПН РСФСР
Научный руководитель	И. А. Бодуэн де Куртенэ
Известные ученики	В. В. Виноградов , А. Н. Генко , Л. Р. Зиндер , М. И. Матусевич , С. И. Ожегов , Л. П. Якубинский
Награды и премии
Цитаты в Викицитатнике

Биография

В 1909 году создал в Петербургском университете лабораторию экспериментальной фонетики, ныне - его имени. В 1912 году защитил магистерскую диссертацию («Русские гласные в качественном и количественном отношении»), в 1915 году - докторскую диссертацию («Восточнолужицкое наречие»). С 1916 года - профессор кафедры сравнительного языкознания Петроградского университета. С 6 декабря 1924 года - член-корреспондент Российской академии наук по Отделению русского языка и словесности, с 27 сентября 1943 года - академик АН СССР. С 1924 года - почётный член Международной ассоциации фонетистов.

В Ленинградском университете преподавал до 1941 года . Последние годы жизни провёл в Москве, где и скончался. Похоронен на Ваганьковском кладбище .

Сыновья: Дмитрий (1906-1948) - кандидат филологических наук и Михаил (1908-1963) - доктор медицинских наук . Правнук - литературовед Д. М. Буланин .

Научная деятельность

Среди его научных интересов были синтаксис , грамматика , вопросы взаимодействия языков, вопросы преподавания русского и иностранных языков, вопросы языковой нормы, орфографии и орфоэпии. Подчёркивал важность разграничения научного и «наивного» значения слова, создал научную типологию словарей. Поставил проблему построения активной грамматики, идущей от значений к выражающим их формам (в противоположность традиционной, пассивной грамматике, идущей от форм к значениям).

В работе «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» разграничил языковой материал, языковую систему и речевую деятельность, развив тем самым идею Ф. де Соссюра о разграничении языка и речи.

Щерба ввёл понятия отрицательного языкового материала и лингвистического эксперимента. При проведении эксперимента, полагал Щерба, важно не только использовать подтверждающие примеры (как можно говорить ), но и систематически рассматривать отрицательный материал (как не говорят ). В этой связи он писал: «особенно поучительны бывают отрицательные результаты: они указывают или на неверность постулированного правила, или на необходимость каких-то его ограничений, или на то, что правила уже больше нет, а есть только факты словаря, и т. п.»

В 1944 году , готовясь к тяжёлой операции, изложил свои взгляды на многие научные проблемы в статье «Очередные проблемы языковедения» (или «языкознания» ). Учёный не вынес операции, таким образом этот труд стал своего рода завещанием Льва Владимировича. В своей последней работе Щерба затронул такие вопросы, как:

• двуязычие чистое (два языка усваиваются независимо) и смешанное (второй язык усваивается через первый и «привязывается» к нему);
• неясность традиционных типологических классификаций и неопределённость понятия «слово » («Понятия „слово вообще“ не существует», - пишет Щерба);
• противопоставление языка и грамматики;
• различие активной и пассивной грамматики и другие.

Различие активной и пассивной грамматики

По мнению Щербы, один и тот же язык можно описать как с точки зрения говорящего (подбор языковых средств в зависимости от смысла, который нужно выразить), так и с точки зрения слушающего (разбор данных языковых средств с целью вычленения их смысла). Первое он предложил называть «активной», а второе - «пассивной» грамматиками языка.

Активная грамматика очень удобна для изучения языка, но на практике составление такой грамматики очень сложно, так как исторически языки, изучаемые в первую очередь их носителями, описываются с точки зрения пассивной грамматики.

Награды

Примечания

1. Щерба Лев Владимирович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / под ред. А. М. Прохоров - 3-е изд. - М. : Советская энциклопедия , 1969.
2. идентификатор BNF : платформа открытых данных - 2011.
3. Энциклопедия Брокгауз
4. Лев Владимирович Щерба (1880–1944), русский языковед, академик АН СССР с 1943 г. (неопр.) . Библиотека Академии наук
5. ЩЕРБА Лев Владимирович (03.03(20.02).1880– 26.12.1944) (неопр.) . Российская академия наук . Дата обращения 28 августа 2019.
6. Биография Лев Щерба (неопр.) . Люди . Дата обращения 22 октября 2017.
7. Профиль Льва Владимировича Щербы на официальном сайте РАН
8. Щерба Дмитрий Львович (неопр.) .

Щерба Лев Владимирович – выдающийся русский лингвист. Наибольшую известность Л.В. Щерба получил прежде всего как фонолог и фонетист.

Л.В. Щерба был виднейшим исследователем в области экспериментальной фонетики . Как в фонетике, так и в других уровнях языка Л.В. Щерба признавал важность эксперимента.

Л.В. Щерба создал свою теорию фонемы . Фонему он понимал как звуковой тип, способный дифференцировать слова и их формы, а оттенок фонемы – как реально произносимый звук, являющийся тем частным, в котором реализуется общее (фонема). Л.В. Щерба всегда подчеркивал, что фонологию нельзя отделять от фоники («антропофоники») и что они обе объединяются в фонетике.

У Л.В. Щербы важна идея автономности фонемы. К этому его привели наблюдения над разным интонационным оформлением одного и того же слова-высказывания (например, смеркается ), связанным с той или иной эмоцией (например, радости, неудовольствия и т.д.). А из этого Л.В. Щерба выводит очень важное для его теории фонемы положение о самостоятельности или автономности фонем.

Таким образом, по его мнению, одна и та же интонация обособляется от конкретных случаев ее реализаций и приобретает автономность не потому, что она обладает определенными акустическими характеристиками. Она обособляется потому, что в каждом случае связана с определенным содержанием, вполне осознаваемым говорящими.

Сущность фонетической концепции Л.В. Щербы в целом, вплоть до понятия отдельного звука, построена на семантической основе.

«Русские гласные...» содержат два определения фонемы: предварительное и окончательное. Первое гласит: фонема — «это к р а т ч а й ш и й элемент общих акустических представлений данного языка, способный ассоциироваться в этом языке со смысловыми представлениями», и второе: «...фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление данного языка, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова и могущее быть выделяемо в речи без искажения фонетического состава слова».

В первом определении фонема трактуется только как единица, которая «может что-то значить в данном языке». Речь в данном случае идет только о конститутивной функции. Способность фонемы дифференцировать слова (различительная функция) в этом определении не фигурирует. Различительная функция, упоминаемая во втором определении, стоит в нем на втором месте. Введение семантического критерия в определение фонемы является существенной чертой, отличающей позицию Л.В. Щербы от позиции И.А. Бодуэна де Куртенэ.

Наиболее существенным отличием учения Л.В. Щербы о фонеме от учения И.А. Бодуэна де Куртенэ является трактовка понятия «оттенок». В этом вопросе и заключено основное отличие трактовки фонемы Л.В. Щербой от трактовки фонемы Московской фонологической школой.

Новым по сравнению с учением И.А. Бодуэна де Куртенэ было у Л.В. Щербы и понятие типичного, или основного, т.е. наиболее независимого от фонетической позиции, оттенка. Наиболее точную характеристику основного оттенка можно найти в посмертно опубликованной работе «Теория русского письма» (1983). В ней представлено важное указание на то, что все оттенки «имеют одну и ту же функцию», после чего говорится: «Среди вариантов или оттенков каждой фонемы обыкновенно выделяется один, который является как бы типовым их представителем. Нормально это тот вариант, который мы произносим в изолированном виде. Очень часто, говоря о фонеме, имеют в виду не всю группу вариантов или оттенков, но лишь этого типового их представителя».

Обращение к основному оттенку диктовалось как речевым поведением говорящих, так и чисто практическими соображениями. Во-первых, методическими. Л.В. Щерба считал, что усвоение правильного иноязычного произношения возможно только тогда, когда достигнуто владение основными оттенками. Во-вторых, основной оттенок может служить хорошим подспорьем при фонемной идентификации соответствующего сегмента в речевой цепи.

Несмотря на четкое противопоставление понятий фонемы и оттенка, Л.В. Щерба говорил, тем не менее, и о зыбкости границ между ними. Так, он писал, что абсолютной границы между оттенками и фонемами нет. В действительности же существуют фонемы более самостоятельные и менее самостоятельные. В качестве иллюстраций он приводит аффрикату [з], встречающуюся в петербургском произношении, и гласные ы и и. Последний случай он подробно разбирает в «Теории русского письма» (1983). На основании одной группы фактов Л.В. Щерба полагал, что ы и и «как будто приходится признать вариантами единой фонемы»; другие факты заставляли его думать, что «нет оснований сейчас совершенно отказывать ы в самостоятельности».

Сложные отношения, наблюдаемые в некоторых случаях звуковых различий, по мысли Л.В. Щербы, находятся в связи с динамикой фонетических систем. Они отражают процессы зарождения или, наоборот, исчезновения соответствующего фонологического противопоставления, процессы, в которых взаимодействуют фонетические и семантические факторы.

Наряду с фонологическим значительное место в творчестве Л.В. Щербы занимает артикуляторно-акустический аспект фонетики .

Вместе с В.А. Богородицким он может быть назван основоположником экспериментальной фонетики в России. Необходимость объективных методов исследования он мотивировал тем, что, пользуясь только субъективным методом, исследователь невольно находится под воздействием ассоциаций с родным языком или ранее изученными языками. «Даже изощренное ухо, — писал Л. В. Щерба, — слышит не то, что есть, а то, что оно привыкло слышать, применительно к ассоциациям собственного мышления». Исследователь может «услышать» то, чего нет в изучаемом языке и, наоборот, не заметить тонких акустических различий, которые существенны для данного языка и ясно ощущаются его носителями.

Объективные физиологические и акустические характеристики звуков, вскрываемые с помощью экспериментально-фонетических методов, представляют большой интерес для лингвистов еще и потому, что позволяют исследовать такие явления, внутренний механизм которых мало доступен для прямого наблюдения, как например ударение.

Тем не менее, отдавая должное объективным методам, Л.В. Щерба считал собственно лингвистическими субъективные методы, что соответствует его тезису о ведущем значении в фонетике лингвистического (фонологического) аспекта. Говоря о субъективном методе, Л.В. Щерба имел в виду прежде всего анализ восприятия того или иного явления носителем данного языка. С фонологической точки зрения такой подход полностью оправдан, так как физические различия звуков, устанавливаемые объективными методами, сами по себе ничего не говорят об их функциональной лингвистической значимости. Ведь одно и то же звуковое различие может в одном языке быть фонологически значимым, а в другом— нет. «...Мы всегда, — писал Л.В. Щерба, — должны обращаться к сознанию говорящего на данном языке индивида, раз мы желаем узнать, какие фонетические различия он употребляет для целей языкового общения».

По мысли Л.В. Щербы, фонемный анализ должен обязательно присутствовать при экспериментально-фонетическом исследовании. Он считал, что пока мы не определим фонемных противопоставлений, мы не знаем объекта, подлежащего объективному исследованию.

Л.В. Щербой была создана оригинальная универсальная система классификации , представленная в виде таблиц гласных и согласных. Таблица согласных и сокращенная таблица гласных были опубликованы в «Фонетике французского языка», а полная таблица гласных увидела свет уже после смерти Л.В. Щербы в 1951 г.

Л.В. Щерба был сторонником классификации по активным произносительным органам, т.е. по тем органам, от движения и положения которых зависит артикуляция звуков, а следовательно, и определяемый ею акустический эффект. В соответствии с этим и построены его таблицы.

В теории ударения Л.В. Щерба различал следующие типы ударения: словесное, фразовое (на конце синтагмы), логическое и эмфатическое ударение. Последнее благодаря своей подчеркнутости связано с полным типом произнесения.

Л.В. Щерба ввел понятие качественного ударения. Ударность имеет абсолютный, а не относительный характер и признаки ее заключены в самом качестве элемента, воспринимаемого как ударный. Л.В. Щерба различал три фонологические (или семасиологические, как он говорил) функции словесного ударения: 1) функцию членения текста на фонетические слова, к которым относятся и «группы слов с одним знаменательным словом в центре»; 2) функцию, которую можно назвать конститутивной, формирующей звуковой облик слова: «Словесное ударение в русском языке, — пишет он, — характеризует слова как таковые, т.е. с точки зрения их значения»; частным случаем этой функции является различение «зрительных омонимов» (ср.: потóм и пóтом, полкú, и пóлки и т.п.); 3) функцию грамматическую, свойственную языкам со свободным и притом подвижным ударением, примеры: гóрода/ городá, водá/вóду, ношý/нóсит, нóс, нóса/носóк, отдáть/ вы́дать и т.п.

Во многих своих трудах Л.В. Щерба затрагивал некоторые аспекты теории интонации, которые впоследствии стали исходными в последующих исследованиях.

Л.В. Щерба видел в интонации важнейшее выразительное средство. Интонация по его мнению является синтаксическим средством, без которого нельзя выразить и понять смысл высказывания и его тонкие оттенки. Наиболее подробная информация об интонации представлена в «Фонетике французского языка» (1963) и особенно в «Теории русского письма» (1983). Функция интонации в системе языка выступает особенно наглядно, когда интонация является единственным средством выражения синтаксических отношений.

Для понимания Л.В. Щербой функций интонации особое значение имеет ее роль в смысловом членении речи, при котором в качестве минимальной единицы выступает синтагма.

С наибольшей полнотой теория синтагмы развита Л.В. Щербой в его книге «Фонетика французского языка» (1963). Л.В. Щерба писал, что термин «синтагма» был заимствован им у И.А. Бодуэна де Куртенэ. Однако И.А. Бодуэн де Куртенэ обозначал этим термином знаменательные слова, вообще слова как составные элементы предложения. У Л.В. Щербы синтагма выступает как единица не языка, а речи , принципиально отличная от слова, хотя в частном случае она может и совпадать со словом. Чаще всего синтагма строится в процессе речи из нескольких слов. Синтагма определена здесь как «фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в процессе речи-мысли и могущее состоять как из одной ритмической группы, так и из целого ряда их».

Л.В. Щерба противопоставил свое понимание членения потока речи господствовавшему в фонетике представлению, согласно которому это членение определялось не лингвистически, а физиологией дыхания. Таким образом, синтагма — единица синтаксическая по функции и фонетическая по форме. Интонационная целостность синтагмы, обеспечиваемая отсутствием паузы внутри нее и усиленным ударением, делает ее центральным понятием в учении об интонации.

Л.В. Щерба разбивает общую теорию письма на две части: во-первых, употребление знаков, обозначающих звуковые элементы языка (значение и употребление букв) и, во-вторых, употребление знаков, обозначающих смысловые элементы языка.

Л.В. Щерба различает графику — правила «изображения фонем» независимо от написания конкретных слов — и орфографию — правила написания конкретных слов. Правила орфографии могут «находиться в отдельных случаях в полном противоречии с правилами первой категории.

В «Теории русского письма» (1983) Л.В. Щерба рассматривает принципы орфографии: фонетический, морфологический (или этимологический), исторический и иероглифический, иллюстрируя их примерами из русского, французского, немецкого и английского языков.

Л.В. Щерба решал такие важные теоретические вопросы, как вопрос о семантизации звуковых различий, вопрос о разных стилях произношения, вопрос об отношении орфоэпии к орфографии. Применительно к письму рассмотрены также слоговое строение, словесное ударение, длительность отдельных звуков. Опубликованная впоследствии работа «Теория русского письма» заканчивается анализом звукового состава русского литературного языка в его соотношении с графическими средствами.

Основные работы Л.В. Щербы

Щерба Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. – Спб.: 1912. – III – XI + 1–155 с. [Л.: 1983а.].

Щерба Л.В. Восточнолужицкое наречие. – Пг.: 1915. – Т. 1. – I–XXII. – 194 с . [ Баутцен : 1973].

Щерба Л.В. Фонетика французского языка. Очерк французского произношения в сравнении с русским. Л.–М.: 1937. – 256 с. .

Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. – М.: 1957. – 188 с.

Щерба Л.В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. – Л.: 1958. – Т. 1. – 182 с.

Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. – Л.: 1974. – 428 с.

Щерба Л.В. Теория русского письма. – Л.: 1983б. – 132 с.

Библиографию работ Л.В. Щербы см.: Зиндер Л.Р., Маслов Ю.С. Л.В. Щерба – лингвисти-теоретик и педагог. – Л.: 1982. – С. 99–100.